Отпечатки копыт, - различил он. Бычьих копыт.
Через десять футов Лэсс обнаружил распростертое в грязи тело Доделла. Лучший членосос в городе был мертв. Грудь молодого офицера была разорвана, пронзена рогами.
Лэсс был так напуган, что даже не закричал. Ни о чем не думая, он развернулся и бросился к машине, уверенный, что слышит преследующий его бешенный топот копыт. Вернувшись назад, он вытряхнул из штанин фекалии и укатил прочь.
***
Пасифая выдыхала насыщенный тьмой воздух, наблюдая, как кретин-констебль спасается бегством. Какие глупцы, - подумала она. Что могло произойти за эти века, что мир превратился в такой... балаган? Но она вернулась, и это главное. И теперь сколько угодно будет превращать свою ненависть в те же кровь, крики и боль, которые вызвали ее возвращение.
Она плыла по лесу, подобно сладострастному нефтяному пятну, не огибая деревья, а проходя сквозь них. Ее шаги были бесшумными. И ни одна веточка, ни один высохший лист не хрустнули под ее ногами. Хотя она тоже была из плоти, тоже была реальной. Она могла чувствовать запах и вкус, могла осязать. И наслаждалась этим.
Перед ней лежала груда свежих детских трупов. Словно чтобы удостовериться в том, что она уже знала - в том, что она реальна - она провела тонкой черной рукой по разорванному животу ребенка, лежащего на самом верху. Ее рука стала влажной и скользкой от остывающей крови. Ее пальцы принялись ласкать маленькие сморщенные гениталии, а затем, из какого-то странного любопытства, она наклонилась и принялась сосать крошечный пенис. Возможно, ее собственная реальность вернет к жизни этот черенок из плоти, но этого не произошло. Член оставался крошечным в ее неземном рту, из него выступило лишь несколько капель старой мочи. Пасифая сплюнула ее.
Нет, здесь, в этом мире мертвецы оставались мертвецами. Но в ее?
Боги и богини никогда не умирали насовсем. Они просто спали.
Сейчас Пасифая полностью проснулась. Как и ее сын.
Она не спеша вернулась к зияющей яме, из которой поднимались миазмы, словно цветы жимолости, гонимые теплым ветерком. Сквозь деревья лился лунный свет. У входа в шахту стоял ее сын. Из его яростно раздувавшихся ноздрей вырывалась тьма, его почти полностью обнаженное тело бугрилось от мускулов и блестело от едкого пота. Член у него стоял колом.
Глаза чудовища лучились любовью.
Она опустилась на колени перед монументом из собственной утробы, главным семенем Миноса. Затем легла на спину и раздвинула ноги. Заахала, когда ее возлюбленный, фыркая, принялся сношать ее в грязи. Ее черная, как обсидиан плоть содрогнулась от оргазма. А затем ее горячий зверь-сын излил в нее свое семя. Струя за струей сперма полубога извергалась в ее полуночную вагину.
Когда все кончилось, она заключила сына в объятья, пролив черную слезу радости. Его огромный толстый язык уткнулся ей в щеку. Она гладила его мускулистые ягодицы.
- Завтра, сын мой, - с любовью в голосе прошептала Пасифая. - Завтра у тебя будет больше пищи, а у меня - больше смертей. Мы оба будем пировать.
Затем она поцеловала каждый из его огромных рогов, и ее вздох растворился в ночи.
- Я вроде бы просила тебя убрать эту свалку!
Дафна стояла в дверях, с сумками в руке. Лицо у нее было перекошено от ужаса.
- А я убрал, - сказал Дин, развалившись на диване с задранными вверх ногами.
Дафна выронила сумку.
- Это же ГРЕБАНЫЙ ГАДЮШНИК! - взревела она. Оставив вещи в дверях, она протопала наверх.
Ох уж эти женщины, - подумал Дин. Один геморрой с ними. Он огляделся. В раковине громоздились грязные тарелки, мусор вываливался через край, пол был усыпан пустыми пивными бутылками.
По мне так чисто, - подумал он и пожал плечами. Пойду-ка я, прочищу ей мозги.
Он опрокинул в себя остатки "Хефевайзена", бросил пустую бутылку на пол, затем поднялся наверх.
- Как Чикаго? - спросил он. Из ванной валил пар. Шумел душ.
- А? - Дин заглянул за дверь. - Как Чикаго?
- Оставь меня в покое! - проорала она из кабинки. - Приберись в доме!
- Зачем ты полезла в душ? Ты же только вернулась домой.
- У меня совещание по региональной торговле через час! - крикнула она в ответ. - Я должна оплачивать счета, не забыл? Так что оставь меня в покое и иди делать уборку.
Дин кивнул. Этого было достаточно. Он протопал в ванную, отбросил в сторону занавеску. Схватил Дафну, не за волосы, а за лицо и выволок из душевой кабины. С ее идеально белой кожи летели капли воды, ее идеальные груди подрагивали от страха. Первый визг пронзил ему уши, но Дин быстро положил ему конец двумя крепкими "кроссами справа" в челюсть. Шмяк-шмяк! Ее прекрасные очи собрались в кучу, и теперь она что-то возбужденно бормотала перепачканным кровью ртом.
- Значит, в доме нужно прибрать? - спросил Дин, швыряя голую жену на пол. - А как насчет унитаза? Давай посмотрим, не грязный ли он.
Он встал на колени, и сунул ее головой в унитаз. Раздались булькающие звуки.
- Как он выглядит, дорогая? Чистым или грязным?
Ее руки и ноги вяло трепыхались, пока она пускала пузыри страха в унитазной воде. Дин держал ее за волосы, не давая поднять голову.
- Может, ты должна облизать его? Тогда он будет идеально чистым, не так ли, дорогуша?
Он сильнее надавил ей на голову, теперь уже обеими руками. Вода сейчас буквально бурлила. Как в полноценной джакузи.
Но затем пузыри исчезли, и ее обнаженное тело обмякло.
- Упс! - отметил Дин. - Боже милостивый, что я натворил?
Дафна лежала мертвой, ее голова свешивалась в унитаз. Дин хотел было надавить ей на голову еще раз, но потом плюнул. Его тошнило от этой "дырки" уже спустя неделю после медового месяца.